Откровенные тетради - Страница 33

К оглавлению

— Гонорарные ведомости, Борис Антонович.

— Вижу. Что-нибудь не так?

— Да понимаете… — замялась старушка. — Кротов отказался получать гонорар.

— Это что за новости?

— По ведомостям за ноябрь вы ему начислили семьдесят рублей сорок шесть копеек. Он не берет.

— Как? Почему?

— Считает, что вы неправильно сделали разметку.

— А, вот что! Мало ему?

— Много, Борис Антонович.

— Много? — опешил я.

Вместо ответа она взяла в руки листки.

— Вот посмотрите. Здесь вы поставили тринадцатый параграф и оценили материал как репортаж. А он утверждает, что это обычный отчет и стоит дешевле. Вот здесь четырнадцатый параграф, очерк. А он доказывает, что по жанру это зарисовка. Соответственно меньше гонорар. Здесь вы оцениваете его информации, а он говорит, хроника. Всего на сорок пять рублей вместо семидесяти.

— Сам насчитал?

Клавдия Ильинична подтвердила: собственноручно, с карандашом на бумаге.

— Скажите этому умнику, чтобы не лез не в свои дела и забирал деньги, пока я не передумал. И добавьте, что упрямство — не лучшая черта характера.

— Я говорила…

— Не берет?

— Нет.

— Пошлите по почте!

— Я хотела. Он заявил, что вернет назад.

— Врет, не вернет.

— Боюсь, что вернет, Борис Антонович, — возразила бухгалтер.

— Что ж делать? — растерялся я.

— Он просит пересчитать. А если оставите в таком виде, грозится пожаловаться в райфо.

— Неужели?

— Так и сказал. А что, Борис Антонович, он прав? Вы ему переплатили?

— Материалы того стоят. Дело не в жанре, а в качестве. Он это знает. А уперся, черт возьми, не хочет, видите ли, никаких привилегий.

— Понимаю.

— За иной очерк и пяти рублей заплатить жалко. А он, негодяй, умеет писать.

Я погрузился в раздумье. Клавдия Ильинична терпеливо ждала.

— Сделаем так, — поразмыслив, взял я ручку. — Коли он такой буквоед, этот Кротов, пусть получает свои сорок пять. — Я перечеркнул параграфы и поставил новые. — А на двадцать пять я издам особый приказ — премия за высокое качество материалов. Если откажется от премии, черт с ним. Расчет он получил?

— Получил.

— Не придрался, что зачислен на работу за неделю до своего приезда?

— Слава богу, не заметил.

Мы оба рассмеялись.

16

Несколько дней я ничего не слышал о Кротове, не видел его. Навалились предновогодние дела: большие передачи, различная документация, совещания в окружкоме. Моя дочь напросилась в больницу проведать Катю Кротову. Она вернулась очень озабоченная, словно врач после трудной операции, долго шепталась с матерью на кухне и на мой вопрос, как здоровье Кати, ответила, что мужчины в таких делах ничего не понимают.

Кротов напомнил о себе неожиданным образом.

Обычно в сильные морозы, когда даже градусники зашкаливает, паровое отопление в нашем деревянном двухэтажном доме не обогревает квартиру, приходится раз в сутки топить печку. В нашей семье эта обязанность лежит на мне.

Как-то вечером, вывалив охапку дров на железный лист, я принялся привычно стружить сухое полено для растопки и вдруг ощутил, что в квартире необычно тепло. Как раз возвратилась из школы жена.

— Удивительное дело, — поделился я с ней открытием. — В печке сегодня нет надобности.

Мы потрогали трубы; они обжигали руку.

— Если это Кротов, — предположил я, — то он, кажется, действительно нашел свое призвание.

Жена посмотрела на меня осуждающе. Она болезненно переживала все, что так или иначе касалось Кати, и не видела повода для шуток.

— Пока ты ужин готовишь, схожу-ка я в котельную, поблагодарю истопника от имени жильцов.

— Лучше бы навестил девочку, — посоветовала жена. — Забыл о ней.

Я пообещал, что в субботу загляну в больницу.

Добросовестным истопником оказался в самом деле Кротов. Он сидел в одиночестве в слабо освещенном, жарком помещении котельной за грязным столом, перед кучей угля, наваленного на цементном полу, в шапке-ушанке, черном комбинезоне и в резиновых калошах, надетых поверх шерстяных носков. В топке котла сильно гудело пламя.

Некоторое время я наблюдал, как Кротов расставляет на столе длинной шеренгой костяшки домино и сбивает их щелчком. Он так был занят этим интересным делом, что не расслышал, как я спустился с железной лесенки и подошел к нему.

— Добрый вечер, Сергей Леонидович. — Он повернул голову и окинул меня равнодушным взглядом, словно я был рядовым посетителем котельной, а еще лучше — каким-то ведром с углем. Худое лицо его и руки были черны от въевшейся сажи.

— Благодарность пришел тебе высказать. От имени всех жильцов. Топишь ты отменно.

— Спасибо на добром слове, гражданин жилец. Премного вам благодарны. Стараемся, — протянул он высоким, злым голосом.

Я слегка смутился.

— Ну-ну, старайся. Посидеть у тебя тут можно?

— Испачкаетесь. У нас в чистом не ходят.

— Ладно, брось! — Я придвинул железный табурет, мазнул по нему пальцем, вынул платок и в одно мгновение превратил его в грязную тряпицу, затем утвердился на железяке.

Кротов пересыпал из ладони в ладонь костяшки домино.

— Ну, как Дела?

— Дела как сажа бела. Так мы, истопники, говорим.

— Трудно?

— Нам, истопникам, к трудностям не привыкать. Лопата — наш друг.

— Вижу, «козла» сам с собой забиваешь?

— Пасьянс раскладываю. Карты жизни. — Он пересыпал костяшки.

— Мог бы читать или писать. Все пользы больше.

— Нам, истопникам, грамота ни к чему.